     |
Литературный фонд журнала "Фома" |
|
БЕЛАЯ ПТИЦА
Из цикла "Молитва"
Страстная пятница
I. "Снимите с Креста и воздайте
Ему тишину."
II. "Труд новой Страстной
просыпается исподволь, здесь..."
III. "Волною морскою на
уличный гам..."
IV. "Легко душе, мечтая о
земном..."
"Золотая Твоя
стрела..."
Макарьев-Решемский
монастырь
"Это больно, когда Ты
уносишь боль..."
"Птица белая в пламени
алом..."
Из цикла "Лица"
"Белая птица придет к
тебе и запоет."
"Ты - самый ближний, и
любить вразброд..."
"Когда давно не снятся
паруса..."
"Ты, ученость, побила бы
бредни!"
Ане и Даше
"Серый взгляд под копной
вельможной..."
"Я бы мог описать нрав
закатных костров..."
Памяти А. Д. Сахарова
(Из цикла "Молитва")
Страстная пятница
Снимите с Креста и воздайте Ему тишину.
Впервые за долгие дни Одинокий остался один.
Предайте Его долгожданному темному сну,
чтоб смог от живых отдохнуть Человеческий Сын.
Молчание. Камни и звезды. Боль согнутых спин.
Вот горстка последних, замкнувшихся в скорби своей.
В крови и поту так тяжел Человеческий Сын,
распятый другими сынами из рода людей.
И даже земля запечатала ныне уста
у входа во гроб, где Он спит под покровом небес,
пока не взошла еще в наших сердцах простота
догадки о страшном созвучии - “крест” и “воскрес”.Страстная Пятница (5 апреля) 1991, Москва.
Труд новой Страстной просыпается исподволь, здесь,
в пространстве меж словом и делом, меж хлебом и потом.
И тонким намеком - и властным призванием - весть:
приходит Мессия. Спешите, спешите к воротам!
И вербы, как пальмы, Ему выстилают шаги,
и свечи, как пальцы, Ему простирают навстречу.
Скупаются яйца. Пекут куличи, пироги,
и дом пылесосят в Четверг. Приближается вечер.
Он хлеб преломил за столом и разбавил вино,
и хлопоты наших домашних - Ему не помеха.
Иуда торопится. Пишут, как заведено
открытки родным: “Поздравляем! Здоровья, успеха”.
А он в Гефсимании. Тени уснувших олив
ложатся апостолам на неумелые плечи...
Оливковым маслом салат оливье зарядив,
окончат домашние хлопоты в пасмурный вечер.
И только бы тут им очнуться - под факельный свет,
под эти багровые отблески будущей Крови...
И просто понять, что иного у нас уже нет,
и смерти нет места, и жизни нет больше условий.
Как счастливы, Господи - мы родились не тогда,
не мы променяли Тебя на пустые заботы,
и нам не досталось стоять у подножья Креста,
и нам не осталось слепой и безумной работы -
от крови и пота омыть то, что было Тобой,
и не умереть от потери последнего чуда...
На землю приходит Страстная. И с ней, вразнобой:
заботы - отсюда, и ужас потери - оттуда.
Нам только бы каменный взор оторвать от земли
и встретиться с болью живой, а не с собственной ложью,
чтоб все позабыв, мы бы заново нынче смогли
стоять у Креста, раз взойти на него невозможно.Страстная Пятница (21 апреля) 1995, Москва.
Волною морскою на уличный гам
накатит от паперти скорбное пенье…
И свечи, как души, открыты ветрам -
чуть теплится свет Твоего воскресенья.
Волною морскою сей город омыть -
куда нам! Мы слабое, малое стадо.
И нам остается лишь верить и жить
волною морскою - так надо. Так надо!
Погаснет свеча, и зажжешь от другой,
и голой рукою прикроешь от ветра…
Волною морскою - на берег людской
приходят приливы нездешнего света.
Чуть позже - зажгут фонари на Тверской,
а море людское не вкусит покоя.
… и это пройдет. Но пребудет с Тобой:
"Волною морскою, волною морскою…"13-14 апреля 2001, Москва.
Легко душе, мечтая о земном,
на любящей Руке лежать зерном.
Но час, когда Ладонь наклонена…
Зерну - суметь пройти путем зерна:
предельная, несбыточная честность.
Растаяла родная теплота -
приговорен к свободному полету,
и промелькнуло голубое что-то…
Черта земли прохладна и пуста,
и ужас под названьем "неизвестность".
Сейчас, и здесь, и весь - не обойти
ни сроком, ни условием, ни криком.
Под пологом великим и безликим
ступить на непонятные пути.
Суметь до всяких сроков умереть,
иначе будет поздно, и неполным
твой колос ляжет в золотые волны
на ниве радости.
Успеть. Успеть. Успеть!
И чтоб душа не стыла там одна -
Сам Сеятель идет путем зерна.Страстная Пятница (3 мая) 2002, Москва.
Золотая Твоя стрела
пробивает стальную грудь.
Я не ждал, чтобы боль пришла,
только Ты говоришь мне: "будь".
И в себя уже не уйдешь -
не осталось укромных мест.
Твоих будней огненный дождь.
Твоих звезд светоносный крест.
Это солнца живая плоть
прорастает в мою зарю…
Как Ты щедр на любовь, Господь!
Есмь и буду.
Благодарю.18 января 2002, Москва.
Неторопливый волжский говорок,
округлый, как сугробы на откосах…
В сплетенье нежных слов и снежных строк
нас вытолкнул разлад многоголосый
московских улиц - ради встречи с тем,
что, было, затерялось, и из плена
квартир и офисов - к простору белых стен
нас привела Большая Перемена.
И наступает время быть живым
и жадным до несказанного Слова,
и можно не стесняться быть больным,
и можно постараться стать здоровым.
…там монастырь над Волгою-рекой -
безбрежной, бережливой и неспешной.
И сердце в голубой войдет покой,
и будут губы помнить слово "Решма".Март - май 2002, Решма - Москва.
Это больно, когда Ты уносишь боль:
я ведь прежде считал, что она - моя;
я не мог ее разделить с Тобой,
слишком мало было во мне - меня.
Выбрал первым Ты, потому что я
ни за что, никогда бы не выбрал крест.
Ты сказал, что теперь эта боль - Твоя.
… И стоит Твой Крест возле людных мест;
мимо - поступь усталых и стертых ног,
мимо - взгляд равнодушно-тревожных глаз…
Но Ты сделал все, что Ты только мог,
для израненных, злых и свободных нас.
Нам осталось увидеть, что лишь с Тобой
мы способны остаться и стать людьми,
протянув на раскрытой ладони боль
и чуть слышно Тебе прошептав: "возьми!"23-25 июля 2002, Тэзе - Лигюже.
Птица белая в пламени алом,
в неприметном свечном огоньке,
ты жила, и не то, чтоб пропала -
это я где-то был вдалеке.
Ты была неприкаянным дымом,
ты была недосмотренным сном,
ветром осени, чуть уловимым
листьев шелестом - там, за окном.
Ты была… Но меня не застала -
видно, я выходил по делам.
Ты ждала, чтоб за тем запоздалым
тридцать третьим моим перевалом
белым взлетом и пламенем алым -
сумрак в доме рассечь пополам.Декабрь 2001 - ноябрь 2002, Москва - Horsleys Green.
(Из цикла "Лица")
А. Ш.
Белая птица придет к тебе и запоет.
Потому что я сам не умею держать ответ,
крыльям этого голоса я отдаю свой взлет,
и из собственных крыльев твой я слагаю след.
Белая - белая - белая.
Слов не найдешь.
Это соткан из облака твой покой,
это шелестом нежности на руку сходит дождь,
это звоном копыт
за рекой - над рекой - под рукой
приближается голос.
Белая птица поет.
Тонкое горло солнце не в силах сдержать.
Крыльям этого голоса я отдавал полет,
потому что себя я не смог до конца отдать.3 июня 1987. Три дня до ухода в армию. Кратово.
А. Ш.
Ты - самый ближний, и любить вразброд -
то Бога, то тебя - невыносимо,
и не бывает, и проходит мимо;
и как нога нащупывает брод,
моя любовь в потоке коченеет,
то сделать шаг несверенный не смеет,
то по камням осклизлым соскользнет.
А берег здесь - и беззащитны дети,
вздымая брызги с хохотом Бессмертья,
которое - само перенесет.27 июня 1992, Мозгово.
А. Ш.
Тебе давно не снятся паруса… (С. Яблонская)
Когда давно не снятся паруса
на середине здешней нашей жизни -
о юности, как о былой отчизне,
напомнят нам другие голоса.
Покажется, что всё уже давно
оставлено, убито и забыто,
что колесом бессмысленного быта
в небытие былое сметено.
Ты говоришь, что ты была такой,
как этот голос, и, как этот парус -
растаяла, рассталась, растерялась…
Когда б котенком пело под рукой
обыденное счастье наших дней,
чтоб ты осталась сказочной и тонкой,
смешной, немного взбалмошной девчонкой…
Ей вновь не быть - и не забыть о ней.
Но живо - всё. Тот парусный полёт -
и в зеркалах любови неумелой,
и в детских лицах, и в поземке белой,
и в светлой седине твоей живёт.
А дочери - пятнадцать, значит нам -
шестнадцать, ибо прочее - неважно.
…и паруса корабликов бумажных
по-прежнему плывут по нашим снам.18 января 2002, Москва.
Ты, ученость, побила бы бредни!
Что же, пройденный курс наук,
перед дурью семнадцатилетней
полномочья слагаешь вдруг?
Отчего, начитавшись книжек
несомненно святых Отцов,
на развилках своих - недвижен,
за себя решать - не готов?
Благодарен за боль земную
и за морок мой наяву…
Я безумствую - знать, существую.
Я дурак - значит я живу.13 ноября 1991.
Ветер выльется в сказку,
вечер тихо свернется
у прохладной подушки,
неотмытой щеки...
День прожит не напрасно -
он вернется, вернется
птичьим гвалтом и солнцем...Так еще далеки
все большие заботы,
и так беглы печали,
и всегда за плечами -
кто-то очень родной...А они вырастают.
И летают ночами
одиночки - и стаи
над притихшей Москвой.Тоньше, выше - но только
сонный вечер - щеночком, -
тихий свет нашей лампы
поджидают - тебя.Ты расскажешь нам сказку.
Только ты знаешь точно
как живут - не напрасно
и летают - любя.23 - 25 июня 1993, Амстердам.
Насте
Серый взгляд под копной вельможной
слишком длинных твоих волос ...
Он - прохожий неосторожный,
проходящий дома насквозь.
Неприкрытый, случайно-нежный,
как звезда для чужих путей,
он никем еще не затвержен
в столь земной простоте своей.
Неумелый и неизбежный,
из-под взмаха ресниц - сейчас -
свет небрежных твоих безбрежных,
не ко мне обращенных глаз.Лето 1992, Москва.
Тане Братчиковой (Бражке)
Я бы мог описать нрав закатных костров
и нежданную россыпь осенних дождей,
я сплетал бы в стихах тишину берегов
с перебором упругим гитары твоей -
только я не смогу передать простоту
полудетской улыбки и серый полёт
глаз несмелых, которые смотрят в мечту,
даже глядя на круг наш всю ночь напролёт.
Как расскажешь, что пальцы, берущие гриф,
и прозрачного голоса тонкая нить
вдруг нехитрым узором аккордов и рифм
могут пасмурный сумрак как шёлком расшить?
Я б тебе пожелал новых песен и встреч,
только дело не в том. Просто рядом с тобой
забываешь затверженно-гладкую речь,
расставаясь с привычной своей правотой;
просто веришь, что детство ещё не прошло
и что солнце проглянет с продрогших ветвей,
что сентябрьский дождь будет биться в стекло,
как он бился в брезент в такт гитаре твоей;
и что станет хоть чуточку больше похож
этот мир на такой, о каком ты поёшь.21 августа 1998, Валдай - Вышний Волочек.
Он умер в оттепель.
Был ясный день, и улицы текли,
и воздух наполнялся голосами,
и охал снег, и оседал пластами,
но ветра южного порывы не достали
льдом и асфальтом скованной земли.
Он умер в оттепель.
Покуда все окрест
бесцветным зимним небом наливалось,
по всем устам волной передавалось
лишь два-три слова. О какая малость!
Какая простота. Какая весть.
Он умер в оттепель.
Не перед всякой смертью мы равны,
не перед всякой вестью мы в ответе,
но кто из нас не ощутил вины
как перед целым миром - перед этим
мучительным и легким до бессмертья
и детским поворотом головы?
Он умер в оттепель,
Рождественским постом,
когда в России развезло дороги,
и новый год топтался на пороге,
робея пред грядущим Рождеством.15 - 19 декабря 1989. Москва.
Фото автора.
© Андрей
Десницкий
© Фома-центр, 2003
Все материалы, размещенные на данном сайте, защищены законом РФ об авторском праве. Использование фотографий, рисунков, текстов или их фрагментов без письменного согласия администраторов и авторов запрещено.
