-9-

Смотровая вышка получилась на загляденье, вверху сделали небольшую площадку с перилами. Оттуда, притягивая взор, расстилалась неоглядная морская ширь. Капитан был доволен. Он позвал к себе папу и, когда тот взобрался к нему, сказал:

- Судя по всему, по моим прикидкам, мы бороздим где-то в северных широтах. Получается чуть ли не в Атлантике. Курса не меняем. Чушь, конечно, но не в Химкинском же водохранилище нам быть. Вторые сутки идем строго на запад, и хоть бы точка на горизонте!

- Может, все-таки это течение нас несет какое-то, - предположил папа.

- Хотел бы я знать, что это за течение такое. Нет, брат, это не течение, - капитан потер мочку уха и глянул вниз.

- Мужики! На сегодня хватит, заканчивайте. Спасибо! Здорово получилось, - он поднял большой палец и засмеялся.

Мужики и сами были довольны работой. Но расходиться не спешили. Передавая мобильный телефон друг другу, они вызывали своих домашних на палубу, - теперь было можно. Позвонил и папа. А в конце разговора сказал о том, чтобы одевались теплее и еще, чтоб захватили ему куртку.

В самом деле, похолодало. Не совсем, конечно, но в одной рубашке - зябковато. Из чердачных выходов на крыше появлялись жильцы. Начались разговоры, гуляния по кругу, обсуждение новостей. Папа ждал своих. Первой выскочила Дашка и кинулась прямо к нему. Он подхватил ее на руки и закружил каруселью. Мама подала ему куртку и ткнулась носом в щеку.

- А где Вовик? - спросил папа.

- Они с бабушкой еще собираются, - ответила мама.

- Пап, а можно на вышку?

- Одной нельзя.

- А с мамой?

- Ты как?

- Ой, да я с удовольствием! - захрабрилась мама.

- Что, собрались открывать Америку? - Михаил Илларионович сошел с последней ступеньки и галантно подал руку Даше, помогая ей взбираться по лестнице:

- Долго там быть не разрешай, а то продует.

Море потемнело. Подул встречный ветер, облака стремительно таяли на глазах, пропуская сильное солнце.

- Папа-а! Па-ап смотри-и! - донеслось с вышки.

Наверху, раскинув руки, стояли друг за другом Даша и мама. Наклонившись вперед, они, словно две птицы, парили над домом.

- Как на "Титанике"! - кричала Даша.

Тем временем народу прибавилось. То и дело раздавался смех, смеялись же как-то странно, на любое слово; кричали дети; взгляды перескакивали с места на место и нигде не могли задержаться… Мужчины покашливали, но разговора не получалось, зато женщин как прорвало, говорили нетерпеливо и не могли остановиться, и все о пустом, о пустом…

- Земля! Земля-а-а! - раздалось сверху.

Все недоуменно застыли. Потом бросились к переднему борту. Но оттуда не было видно. Папа связался по телефону с капитаном и побежал к вышке.

- Даша слезай. Юля, спускайтесь вниз! - старался перекричать он поднявшийся шум.

Пока они спускались, на палубе показался капитан. Он бежал тяжело, и люди расступались, освобождая ему дорогу. Он подошел к вышке и встал, пытаясь отдышаться. Подмигнул Даше. В руке он держал бинокль.

- Пошли, - кивнул он папе.

Он повесил бинокль на шею и стал карабкаться вверх.

На мостике капитан приступил вплотную к перилам и приставил к глазам бинокль. Улыбка его постепенно стянулась в твердо сжатый рот. Михаил Илларионович опустил бинокль и повернулся к папе:

- На, смотри. Прямо по курсу.

В бинокль был отчетливо виден скалоподобный, подсвеченный заходящим солнцем айсберг. Не кусок земли, не остров, сомнений не было. Это был айсберг!

- Говори тихо, - сказал Михаил Илларионович и показал глазами вниз.

Снизу смотрели на них, окружившие вышку люди. Смолкли самые безнадежные балаболки и даже дети.

- Мы идем прямо на него? - спросил папа.

- Пока да, - ответил Михаил Илларионович.

- Но, может, обойдется, - сказал папа.

- Все может быть, - сказал Михаил Илларионович. - Что людям говорить будем?

Папа поискал глазами своих.

- А что есть, то и будем говорить, - сказал папа.

- Ну, добро, - сказал Михаил Илларионович и стал спускаться.

Народ выслушал новость спокойно. Все смотрели на капитана, стараясь заметить хоть какую-то перемену в его лице. А капитан зевнул и сказал, что скоро все мы будем любоваться редким экзотическим зрелищем. Действительно, довольно скоро айсберг можно было видеть и без бинокля. Сотни глаз смотрели на него.

Время шло. Время бежало. Время неслось в молчании...

Капитан опять поднялся на вышку.

Через час айсберг приблизился на расстояние километра от дома. Он играл своими гранями, как громадный алмаз... Никто ни о чем уже не спрашивал. Сближались неотвратимо два разных куска материи: безмолвная "стальная" гора и жилая старая пятиэтажка, квадратные ячейки которой, заставленные дешевой мебелью и пожитками, были пусты. Все были наверху по приказу капитана. Подняли даже больных и стареньких.

Подымалась и опускалась на ветру холодная, продуваемая ветрами палуба-крыша. Подымалась и опускалась на ней теплая горстка людей. Капитан спустился с вышки и стал перед ними. Надо было что-то сказать.

Мама встала перед папой.

- Скажи родной, это все? Конец? И ничего больше не будет? - она вздернула уголками губ. - Ничего больше не будет, понимаешь? Ничего ничего...

Он целовал ее глаза, полные слез. Он ничего не знал. Не знал... Впервые в жизни не знал, что сказать. Главное - вместе, не потерять их в воде... только бы вместе! Он сказал помимо своей воли. Он сказал дурацкую фразу:

- Наш корабль ничего не боится.

Капитан хотел что-то сказать. Но увидел только прижавшихся друг к другу людей. Михаил Илларионович не выдержал и обернулся. Он смотрел, как быстро и плавно надвигалась на них ледяная гора. Вот тень от нее гигантским крылом накрыла стоящих. Оставались секунды...

Михаил Илларионович развернулся и встал против айсберга.

- Вот, все мы здесь, Господи! Все какие есть. Грешные... - сказал он.

Он почувствовал, как за его спиной все опустились на палубу.

- Господи, Боже наш! - он встал на колени.

Дом шел на таран, целя правым углом в середину айсберга. Надежды не было.

- Помилуй нас!

Дохнуло морозом и бездной...

Но, видно, нет на свете ничего сильнее детского любопытства. Даша успела взглянуть за миг до удара и увидела на углу, который врезался в айсберг... Вовика. Он вытянул шейку и смотрел вверх. Над ним склонился высокий блистающий юноша, он бережно и легко поднял Вовика и понес по воздуху...

И тут же страшный удар сотряс каменный корпус дома. Ледяной истукан дрогнул от оглушительного грома. Корабль затрясся и встал, как вкопанный. Судорога прошла по всему его телу. Затрещали переборки и стены, лопались окна...

У всех на глазах несокрушимая твердыня льда вдруг раскололась, как упавший графин. Монолит распадался исполинскими кристаллами. Трещины разрывали его на части, с резкими, похожими на выстрелы звуками. Ледяные башни бухались в воду, обдавая людей брызгами и осколками...

Дом как-то подсел, как подрубленный, он все еще содрогался. Еще минута, и начнется крен...

Неминуемая гибель, исключающая всякие иллюзии на спасение, неожиданно затянулась, она гаденько медлила, издеваясь напоследок над душами, но шли секунды, мучительные, как пытки, и ничего не меняли и тем самым рассеивали ее власть, а из тьмы неизвестности, вытягивая до предела нервы, рождалась слабенькая надежда, которую уже торопили, уже подталкивали, вытягивали на свет: неужели? неужели миновала? неужели опять...

Ветер стих. Разгладилось море. Это было спасенье.

- Слава Тебе, Господи! - сказал капитан.

Народ завертел головами, все еще прислушивался, ошалелый... Люди не верили, люди заплакали, когда поверили. Все слилось в один общий плач.

И только позже пришла настоящая радость - радость спасения!

И все затаили дыхание, когда дом-корабль двинулся понемногу вперед, сдвигая с пути громоздкие страшные льдины. Михаил Илларионович промокнул ладонью глаза и перекрестился:

- Поехали... С Богом!

Все загалдело, задвигалось, забурлило.

Сейчас же были отданы распоряжения аварийной команде и спасателям. Были обследованы и осмотрены этажи и квартиры. Трещин в корпусе не было! Течи не наблюдалось.С угла облупилось несколько керамических плиток, да кое-где осыпались оконные стекла. Мелкие повреждения устранялись, стекла вставлялись. Работалось радостно, на одном дыхании, и все получалось само собой. Народ, опьяневший от чуда, окружил капитана. Деваться ему было некуда.

- Качать капитана!

- Ура-а! - десятки рук подхватили и подбросили его в воздух.

Капитан хохотал и дурачился :

- Ой, ребятушки-и! Ой, уроните! Ой, о-ой!

Плясали в небе его желтые башмаки.

Освободившись от объятий, он подозвал к себе папу:

- Где твой Вовик? Где этот карапуз? Покажи-ка мне его! - он был на подъеме, дышал такой радостью.

- Да мы уж с ног сбились, нет его! - возбужденно рассказывал папа.

- Не может быть. Кто видел его последним?

- Даша моя. Но она такое говорит... Видимо, от шока. В общем, она говорит, что перед самым ударом он стоял как раз в том углу!

- Позови ее ко мне, я поговорю с ней, - попросил капитан. - Если можно...

На западе горел закат. Сумерки облачались в пурпур. Звенели бокалы. Рвались фейерверки. Рыжий толстяк носился по палубе, угощая шампанским, целовал всех подряд...Народ горланил и пел.

Даша плакала. Михаил Илларионович отвел ее в сторонку и достал из кармана большой платок.

- Расскажи мне все, - сказал он.

Говорили они недолго. Когда Михаил Илларионович отпустил Дашу, ее сразу обхватила мама и повела скорее домой. А он стоял неподвижно, слепо глядя перед собой. Лицо его было задумчиво и немного растерянно.

Люди все еще стояли в обнимку. Держали свечи. Смотрели на зыбкие огоньки. И говорили, говорили...

И все-таки природа брала свое, эмоции остывали, растревоженная душа искала покоя... Зевающие все чаще издавали какие-то древние протяжные звуки. Семья за семьей покидали палубу, и к тому времени, когда вышла над морем молодая луна, на крыше дома никого уже не было. Решили и в этот раз дежурных не оставлять. А просто дать всем как следует отдохнуть, знали, что больше ничего не случится.

Дом всеми своими клеточками погружался в сон. Царила ночь.

 

To the previous pageThe next page