Na glavnujuV katalogA.Desnitskii o sebeNapisat' otzyve-mail Литературный фонд журнала "Фома"  

Андрей ДЕСНИЦКИЙ

БЕЛАЯ ПТИЦА

 

 

Andrei Desnitskii
Из цикла "Молитва"
Страстная пятница

I. "Снимите с Креста и воздайте Ему тишину."
II. "Труд новой Страстной просыпается исподволь, здесь..."
III. "Волною морскою на уличный гам..."
IV. "Легко душе, мечтая о земном..."
"Золотая Твоя стрела..."
Макарьев-Решемский монастырь
"Это больно, когда Ты уносишь боль..."
"Птица белая в пламени алом..."
Из цикла "Лица"
"Белая птица придет к тебе и запоет."
"Ты - самый ближний, и любить вразброд..."
"Когда давно не снятся паруса..."
"Ты, ученость, побила бы бредни!"
Ане и Даше
"Серый взгляд под копной вельможной..."
"Я бы мог описать нрав закатных костров..."
Памяти А. Д. Сахарова

 

 

(Из цикла "Молитва")

Страстная пятница

 

I.

Снимите с Креста и воздайте Ему тишину.
Впервые за долгие дни Одинокий остался один.
Предайте Его долгожданному темному сну,
чтоб смог от живых отдохнуть Человеческий Сын.
Молчание. Камни и звезды. Боль согнутых спин.
Вот горстка последних, замкнувшихся в скорби своей.
В крови и поту так тяжел Человеческий Сын,
распятый другими сынами из рода людей.
И даже земля запечатала ныне уста
у входа во гроб, где Он спит под покровом небес,
пока не взошла еще в наших сердцах простота
догадки о страшном созвучии - “крест” и “воскрес”.

Страстная Пятница (5 апреля) 1991, Москва.

II.

Труд новой Страстной просыпается исподволь, здесь,
в пространстве меж словом и делом, меж хлебом и потом.
И тонким намеком - и властным призванием - весть:
приходит Мессия. Спешите, спешите к воротам!
И вербы, как пальмы, Ему выстилают шаги,
и свечи, как пальцы, Ему простирают навстречу.
Скупаются яйца. Пекут куличи, пироги,
и дом пылесосят в Четверг. Приближается вечер.
Он хлеб преломил за столом и разбавил вино,
и хлопоты наших домашних - Ему не помеха.
Иуда торопится. Пишут, как заведено
открытки родным: “Поздравляем! Здоровья, успеха”.
А он в Гефсимании. Тени уснувших олив
ложатся апостолам на неумелые плечи...
Оливковым маслом салат оливье зарядив,
окончат домашние хлопоты в пасмурный вечер.
И только бы тут им очнуться - под факельный свет,
под эти багровые отблески будущей Крови...
И просто понять, что иного у нас уже нет,
и смерти нет места, и жизни нет больше условий.
Как счастливы, Господи - мы родились не тогда,
не мы променяли Тебя на пустые заботы,
и нам не досталось стоять у подножья Креста,
и нам не осталось слепой и безумной работы -
от крови и пота омыть то, что было Тобой,
и не умереть от потери последнего чуда...
На землю приходит Страстная. И с ней, вразнобой:
заботы - отсюда, и ужас потери - оттуда.
Нам только бы каменный взор оторвать от земли
и встретиться с болью живой, а не с собственной ложью,
чтоб все позабыв, мы бы заново нынче смогли
стоять у Креста, раз взойти на него невозможно.

Страстная Пятница (21 апреля) 1995, Москва.

 

III.

Волною морскою на уличный гам
накатит от паперти скорбное пенье…
И свечи, как души, открыты ветрам -
чуть теплится свет Твоего воскресенья.
Волною морскою сей город омыть -
куда нам! Мы слабое, малое стадо.
И нам остается лишь верить и жить
волною морскою - так надо. Так надо!
Погаснет свеча, и зажжешь от другой,
и голой рукою прикроешь от ветра…
Волною морскою - на берег людской
приходят приливы нездешнего света.
Чуть позже - зажгут фонари на Тверской,
а море людское не вкусит покоя.
… и это пройдет. Но пребудет с Тобой:
"Волною морскою, волною морскою…"

13-14 апреля 2001, Москва.

 

IV.

Легко душе, мечтая о земном,
на любящей Руке лежать зерном.
Но час, когда Ладонь наклонена…
Зерну - суметь пройти путем зерна:
предельная, несбыточная честность.
Растаяла родная теплота -
приговорен к свободному полету,
и промелькнуло голубое что-то…
Черта земли прохладна и пуста,
и ужас под названьем "неизвестность".
Сейчас, и здесь, и весь - не обойти
ни сроком, ни условием, ни криком.
Под пологом великим и безликим
ступить на непонятные пути.
Суметь до всяких сроков умереть,
иначе будет поздно, и неполным
твой колос ляжет в золотые волны
на ниве радости.
Успеть. Успеть. Успеть!
И чтоб душа не стыла там одна -
Сам Сеятель идет путем зерна.

Страстная Пятница (3 мая) 2002, Москва.

 

***

Золотая Твоя стрела
пробивает стальную грудь.
Я не ждал, чтобы боль пришла,
только Ты говоришь мне: "будь".
И в себя уже не уйдешь -
не осталось укромных мест.
Твоих будней огненный дождь.
Твоих звезд светоносный крест.
Это солнца живая плоть
прорастает в мою зарю…
Как Ты щедр на любовь, Господь!
Есмь и буду.
Благодарю.

18 января 2002, Москва.

 

Макарьев-Решемский монастырь

Неторопливый волжский говорок,
округлый, как сугробы на откосах…
В сплетенье нежных слов и снежных строк
нас вытолкнул разлад многоголосый
московских улиц - ради встречи с тем,
что, было, затерялось, и из плена
квартир и офисов - к простору белых стен
нас привела Большая Перемена.
И наступает время быть живым
и жадным до несказанного Слова,
и можно не стесняться быть больным,
и можно постараться стать здоровым.
…там монастырь над Волгою-рекой -
безбрежной, бережливой и неспешной.
И сердце в голубой войдет покой,
и будут губы помнить слово "Решма".

Март - май 2002, Решма - Москва.

 

***

Rassvet. Foto A.DesnitskogoЭто больно, когда Ты уносишь боль:
я ведь прежде считал, что она - моя;
я не мог ее разделить с Тобой,
слишком мало было во мне - меня.
Выбрал первым Ты, потому что я
ни за что, никогда бы не выбрал крест.
Ты сказал, что теперь эта боль - Твоя.
… И стоит Твой Крест возле людных мест;
мимо - поступь усталых и стертых ног,
мимо - взгляд равнодушно-тревожных глаз…
Но Ты сделал все, что Ты только мог,
для израненных, злых и свободных нас.
Нам осталось увидеть, что лишь с Тобой
мы способны остаться и стать людьми,
протянув на раскрытой ладони боль
и чуть слышно Тебе прошептав: "возьми!"

23-25 июля 2002, Тэзе - Лигюже.

 

***

Птица белая в пламени алом,
в неприметном свечном огоньке,
ты жила, и не то, чтоб пропала -
это я где-то был вдалеке.
Ты была неприкаянным дымом,
ты была недосмотренным сном,
ветром осени, чуть уловимым
листьев шелестом - там, за окном.
Ты была… Но меня не застала -
видно, я выходил по делам.
Ты ждала, чтоб за тем запоздалым
тридцать третьим моим перевалом
белым взлетом и пламенем алым -
сумрак в доме рассечь пополам.

Декабрь 2001 - ноябрь 2002, Москва - Horsleys Green.

 

(Из цикла "Лица")

 

***

А. Ш.

Белая птица придет к тебе и запоет.
Потому что я сам не умею держать ответ,
крыльям этого голоса я отдаю свой взлет,
и из собственных крыльев твой я слагаю след.
Белая - белая - белая.
Слов не найдешь.
Это соткан из облака твой покой,
это шелестом нежности на руку сходит дождь,
это звоном копыт
за рекой - над рекой - под рукой
приближается голос.
Белая птица поет.
Тонкое горло солнце не в силах сдержать.
Крыльям этого голоса я отдавал полет,
потому что себя я не смог до конца отдать.

3 июня 1987. Три дня до ухода в армию. Кратово.

 

***

А. Ш.

Ты - самый ближний, и любить вразброд -
то Бога, то тебя - невыносимо,
и не бывает, и проходит мимо;
и как нога нащупывает брод,
моя любовь в потоке коченеет,
то сделать шаг несверенный не смеет,
то по камням осклизлым соскользнет.
А берег здесь - и беззащитны дети,
вздымая брызги с хохотом Бессмертья,
которое - само перенесет.

27 июня 1992, Мозгово.

 

***

А. Ш.

Тебе давно не снятся паруса… (С. Яблонская)

Когда давно не снятся паруса
на середине здешней нашей жизни -
о юности, как о былой отчизне,
напомнят нам другие голоса.
Покажется, что всё уже давно
оставлено, убито и забыто,
что колесом бессмысленного быта
в небытие былое сметено.
Ты говоришь, что ты была такой,
как этот голос, и, как этот парус -
растаяла, рассталась, растерялась…
Когда б котенком пело под рукой
обыденное счастье наших дней,
чтоб ты осталась сказочной и тонкой,
смешной, немного взбалмошной девчонкой…
Ей вновь не быть - и не забыть о ней.
Но живо - всё. Тот парусный полёт -
и в зеркалах любови неумелой,
и в детских лицах, и в поземке белой,
и в светлой седине твоей живёт.
А дочери - пятнадцать, значит нам -
шестнадцать, ибо прочее - неважно.
…и паруса корабликов бумажных
по-прежнему плывут по нашим снам.

18 января 2002, Москва.

 

***

Ты, ученость, побила бы бредни!
Что же, пройденный курс наук,
перед дурью семнадцатилетней
полномочья слагаешь вдруг?
Отчего, начитавшись книжек
несомненно святых Отцов,
на развилках своих - недвижен,
за себя решать - не готов?
Благодарен за боль земную
и за морок мой наяву…
Я безумствую - знать, существую.
Я дурак - значит я живу.

13 ноября 1991.

 

Ане и Даше

Ветер выльется в сказку,
вечер тихо свернется
у прохладной подушки,
неотмытой щеки...

День прожит не напрасно -
он вернется, вернется
птичьим гвалтом и солнцем...

Так еще далеки
все большие заботы,
и так беглы печали,
и всегда за плечами -
кто-то очень родной...

А они вырастают.
И летают ночами
одиночки - и стаи
над притихшей Москвой.

Тоньше, выше - но только
сонный вечер - щеночком, -
тихий свет нашей лампы
поджидают - тебя.

Ты расскажешь нам сказку.
Только ты знаешь точно
как живут - не напрасно
и летают - любя.

23 - 25 июня 1993, Амстердам.

 

***

Насте

Серый взгляд под копной вельможной
слишком длинных твоих волос ...
Он - прохожий неосторожный,
проходящий дома насквозь.
Неприкрытый, случайно-нежный,
как звезда для чужих путей,
он никем еще не затвержен
в столь земной простоте своей.
Неумелый и неизбежный,
из-под взмаха ресниц - сейчас -
свет небрежных твоих безбрежных,
не ко мне обращенных глаз.

Лето 1992, Москва.

 

***

Тане Братчиковой (Бражке)

Я бы мог описать нрав закатных костров
и нежданную россыпь осенних дождей,
я сплетал бы в стихах тишину берегов
с перебором упругим гитары твоей -
только я не смогу передать простоту
полудетской улыбки и серый полёт
глаз несмелых, которые смотрят в мечту,
даже глядя на круг наш всю ночь напролёт.
Как расскажешь, что пальцы, берущие гриф,
и прозрачного голоса тонкая нить
вдруг нехитрым узором аккордов и рифм
могут пасмурный сумрак как шёлком расшить?
Я б тебе пожелал новых песен и встреч,
только дело не в том. Просто рядом с тобой
забываешь затверженно-гладкую речь,
расставаясь с привычной своей правотой;
просто веришь, что детство ещё не прошло
и что солнце проглянет с продрогших ветвей,
что сентябрьский дождь будет биться в стекло,
как он бился в брезент в такт гитаре твоей;
и что станет хоть чуточку больше похож
этот мир на такой, о каком ты поёшь.

21 августа 1998, Валдай - Вышний Волочек.

 

Памяти А. Д. Сахарова

Он умер в оттепель.
Был ясный день, и улицы текли,
и воздух наполнялся голосами,
и охал снег, и оседал пластами,
но ветра южного порывы не достали
льдом и асфальтом скованной земли.

Он умер в оттепель.
Покуда все окрест
бесцветным зимним небом наливалось,
по всем устам волной передавалось
лишь два-три слова. О какая малость!
Какая простота. Какая весть.

Он умер в оттепель.
Не перед всякой смертью мы равны,
не перед всякой вестью мы в ответе,
но кто из нас не ощутил вины
как перед целым миром - перед этим
мучительным и легким до бессмертья
и детским поворотом головы?

Он умер в оттепель,
Рождественским постом,
когда в России развезло дороги,
и новый год топтался на пороге,
робея пред грядущим Рождеством.

15 - 19 декабря 1989. Москва.

 

 


Фото автора.


© Андрей Десницкий
©
Фома-центр, 2003

Все материалы, размещенные на данном сайте, защищены законом РФ об авторском праве. Использование фотографий, рисунков, текстов или их фрагментов без письменного согласия администраторов и авторов запрещено.

Hosted by uCoz